Сайт Александра Таранова

В оглавление

Назад

15 часть

 

Третьего апреля меня вызвали в Райвоенкомат, вручили направление в Облвоенкомат и по секрету сказали, что меня командируют в Москву на полгода на курсы военных переводчиков в Академию имени Фрунзе.

В 9 часов утра я уже был в облвоенкомате, мне выдали командировочное удостоверение, билет на поезд до Москвы и на пару суток денег. Мой поезд отправлялся через три часа.

И вот поезд мчит меня в Москву, где я ещё никогда не был. В 10 часов утра я уже был в Москве.

Чтобы не плутать по незнакомому городу, я сел в такси и меня быстро таксист доставил до ворот знаменитой Академии имени Фрунзе.

Через парадный вход бесконечной чередой шли и шли офицеры, предъявляя документы. Я пристроился в очередь, дежурный посмотрел моё удостоверение и сказал, что мне надо обойти здание и с тыльной стороны постучать в дверь, а там скажут, куда идти дальше.

Обошёл здание постучал в дверь, вышел лейтенант, внимательно просмотрел моё командировочное удостоверение, потребовал паспорт, велел подняться на второй этаж и назвал номер кабинета, в который мне следует обратиться.

Поднимаюсь на этаж, нашёл нужный мне кабинет, постучал и, услышав «Войдите», открыл дверь, вошёл.

– Товарищ майор, младший лейтенант Остапенко по Вашему приказанию прибыл.

И подал ему свои документы.

– Молодец, что прибыл в срок. Садись!

Он достал стопку личных дел, нашёл моё, его помощник выписал мне временное удостоверение, забрали паспорт и военный билет. Майор подробно рассказал, что я должен сделать далее и пожелал успехов в дальнейшем прохождении службы.

Я поднялся на третий этаж, нашёл вещевой склад, показал талон на обмундирование. Старшина посмотрел на меня и выдал мне весь комплект обмундирования и вещмешок и велел пройти в соседнюю комнату и переодеться, а потом опять подойти к нему. Я переоделся, обмундирование на мне хоть и было явно не новым, но сидело как влитое.

Я подошёл к старшине, он вынул все мои гражданские вещи из вещмешка, сделал их опись и сказал:

– Вот Вам расписка о получении от Вас на сохранение ваших вещей, а когда будете увольняться, по этой расписке получите их в сохранности. А сейчас идите в баню, это этажом ниже.

Надо честно сказать, баня была роскошной, я напарился вдоволь, оделся в только что полученное военное обмундирование, сходил в офицерскую столовую, пообедал и пошёл по данному мне адресу в казарму, где старшина указал мне мою кровать, заставил расписаться в получении постельных принадлежностей и вещей личной гигиены, как то – бритвы, расчёски, зубной пасты, ваксы для сапог и щётки, чтобы чистить сапоги. Всё это я уложил в тумбочку и спросил разрешения прилечь отдохнуть, так как очень устал в дороге.

– Ложитесь и отдыхайте, только когда встанете, тщательно заправьте кровать, чтобы она была не хуже других.

 

В 7 часов вечера строем пошли на ужин. В 22.00 отбой и в 6 утра подъём, зарядка и бег на 3 километра, умывание, строем на завтрак, а потом в академию на занятия.

Нас − «французов» набралось более 40 человек. Старшим по званию оказался капитан Ермолаев, его мы и выбрали старшиной нашего курса.

Прозвенел звонок, в класс вошла женщина в чине майора. Капитан скомандовал:

– Товарищи офицеры!

Все встали за своими столами по команде смирно. Капитан подошёл к майору и отрапортовал:

– Группа офицеров в количестве сорока пяти человек к занятиям готова! Докладывает капитан Ермолаев.

– Вольно! – скомандовала майор. – Садитесь!

Капитан повторил команду и сел в первом ряду справа у самого прохода. Почти рядом с ним стояла кафедра, за которой разместилась наша преподавательница, и начались наши мучения: она говорила очень бегло по-французски с чудесным парижским акцентом и мы, честно говоря, не всегда понимали, о чём идёт речь, о чём сразу же признались ей. А она улыбнулась и сказала:

– Хорошо, я буду говорить медленней, но вам придётся постепенно привыкать к нормальной скорости речи и придётся по несколько часов в день работать самостоятельно в лингафонном кабинете, там всё готово для вашей работы. А сейчас я хочу познакомиться с вами персонально.

Началось что-то похожее на перекличку в школе.

 

Прошла неделя и до меня дошло, что я фактически наполовину забыл, чему меня учили в институте. Учиться приходилось заново, особенно с переводом газетных статей из «Юманите»[1], этой газетой нас снабдили всех. Но труднее всего была работа с подлинными уставами французской армии. И вот без стука вошли начальник академии генерал-лейтенант и его адъютант, прозвучала команда «Товарищи офицеры!» Все встали по команде «Смирно!» и шеф академии начал:

– Сегодня, 12 апреля 1961года впервые в истории человечества в космос вырвался человек – это гражданин Советского Союза майор Юрий Гагарин. Это великая победа нашей страны, которая навек прославит нашу Родину. Ура, товарищи!

Зал громовым взрывом ответил троекратным УРА! УРА! УРА!

– В связи с этим историческим событием в Академии сегодня объявляется праздничным днём, можете быть свободными до завтрашнего дня.

Начальство вышло, и мы направились в столовую, где уже нам подали праздничный обед, а потом кто, куда пошли отдыхать.

Со следующего дня занятия в Академии пошли своим чередом. Уставали капитально, так что никуда за весь период обучения практически никто и не ходил, да нам и не разрешалось ходить куда-то без особого на то разрешения. Да и форма у нас была полевая, а в ней первый же патруль задержит, а потом неприятностей не оберёшься.

Как встречали Гагарина, мы смотрели по телевизору в своей аудитории. Зато мы его увидели у себя в Академии. В конференц-зале яблоку негде было упасть, он забит был до отказа. Каков Гагарин на самом деле мы и понятия не имели, хотя знали по фотографиям его до мельчайших подробностей.

Вот прозвучала команда «Товарищи офицеры», весь зал встал, наступила идеальнейшая тишина. Прошли к президиуму наш шеф, его адъютант, более десятка генералов и только один майор. Все сразу же догадались, что это и есть наш легендарный ЮРИЙ ГАГАРИН. Встретил бы его на улице и ни за что бы и не подумал, что это наша общесоюзная гордость и легенда.

Мужчина намного ниже среднего роста, коренастый с голубыми-голубыми глазами, рыжеватый, волнистый чуб и широченная улыбка до ушей.

Наш шеф о чём-то поговорил с Гагариным и предоставил ему слово. Тот встал, одёрнул френч, на котором сияла Звезда Героя Советского Союза, и направился к трибуне. Гагаринская улыбка не сходила с его лица. Весь зал встал, и раздались такие громовые аплодисменты, каких мне никогда и не приходилось слышать.

Долго-долго зал рукоплескал своему любимцу. Шеф несколько раз пытался успокоить зал, но это ему никак не удавалось сделать. Тогда сам Гагарин поднял руку, и зал мгновенно стих и установилась такая тишина, что было слышно, как дышит взволнованно сам Гагарин. Он как-то буднично тряхнул головой и начал:

– Огромное спасибо вам всем за столь горячий приём, но я ничем это не заслужил, я просто выполнил приказ Родины. Это наши простые советские люди создали чудесный космический корабль, который вырвался за пределы земной атмосферы, это их трудом были созданы условия для успешного запуска человека в космос.

И ещё два часа отвечал он на вопросы, которым, казалось, не будет конца. Но вот наш шеф встал и объявил, что встреча окончена, поблагодарил Гагарина за то, что он согласился встретиться со слушателями Академии.

И члены почётного президиума двинулись к выходу из конференц-зала. Зал встал, оглушительные аплодисменты сопровождали их до самого выхода.

 

Через несколько дней к нам в аудиторию зашёл начальник Академии и объявил, что наше де обучение окончено, и что теперь мы поедем по местам нашей новой работы. Домой ничего сообщать не надо, а мы сами через военкомат сообщим вашим семьям, что вы в длительной командировке. И что ваша семья будет получать половину вашей зарплаты ежемесячно, а сейчас получите ваши документы и дальнейшие указания. Он вышел. Вот это поворот в нашей судьбе, вот это сюрприз так сюрприз!.. Такого никто из нас и не ожидал, все были настроены на скорую встречу с родными, а судьба распорядилась по своему: и неожиданно, и довольно жестоко – вместо встречи с близкими опять поездка в неизвестность. И нам совсем неведомо, на какой срок…

 

Мл.лейтенант Остапенко Н.Т.

Военная Академия им.Фрунзе. 1961 год

 

Поезд мчит меня во Владивосток. Снова я любуюсь Уральскими горами, вот и Омск, Новосибирск, а вот и священное море – Байкал, о котором я столько раз пел с моими учениками. Я любуюсь его первозданной красотой, о которой и рассказать не так-то просто. Чита, захолустный городишко, и наконец, Владивосток, раскинувшийся по сопкам. Красотища неимоверная.

В облвоенкомате предъявляю своё командировочное удостоверение, у меня забирают все мои документы, выдают временное удостоверение на имя Тихонова Николая Тихоновича. Я вопросительно глянул на полковника и тот ответил:

– Теперь вы будете, лейтенант, служить под этой фамилией, привыкайте к ней. А сейчас вас отведут в гостиницу и вы свободны до утра, но никуда Вам не советую выходить, а к 9 утра явитесь сюда же. Постарайтесь хорошо отдохнуть, это для вас очень необходимо и именно сейчас.

В гостинице меня поместили в однокомнатный номер, где была только одна кровать. Я принял душ и улёгся спать.

 

Проснулся в 7 утра, позавтракал в столовой, сдал номер дежурной по этажу и направился в облвоенкомат. Доложил дежурному офицеру, что такой-то явился к указанному сроку. Тот доложил полковнику, что я прибыл точно в указанный срок.

Вот я опять у него в кабинете. И мне как никогда, стало понятно, что наконец-то кончается моё путешествие в неизвестность.

Полковник достал из стола конверт и разрешил его вскрыть и я прочёл, что лейтенанта Тихонова направляют советником-переводчиком во Вьетнам, в Город Хайфон.

– Вас сейчас отвезут в морской порт, передадут по команде на корабль, который идёт в Хайфон, а там Вас встретят товарищи, которые и проводят на новое место службы. Доброго пути Вам, товарищ лейтенант!..

 

Вот и Хайфон, порт основательно разбомблён американской авиацией. Кругом следы недавнего авианалёта. Схожу на причал, сделанный из толстых бамбуковых стволов. Ко мне подходит майор и спрашивает:

– Лейтенант Тихонов?

– Так точно, товарищ майор!

– Вы поступаете в моё подчинение. Я ваш непосредственный начальник, майор Прокофьев. Следуйте за мной.

Мы едем по почти совсем разрушенному городу, за городом останавливаемся возле одного из высоких холмов и выходим из душной кабины, но и здесь нечем дышать: жара невыносимая, а главное – нестерпимо душно, как в парной, мокрая гимнастёрка давно прилипла к спине.

Подходим вплотную к холму, майор притрагивается к бамбуку, и открывается дверь, ведущая куда-то вниз.

Где-то метров через тридцать попадаем в большой зал, уставленный бамбуковыми столами и стеллажами, на которых горы каких-то бумаг, с которыми мне предстоит работать, но что это такое я и понятия не имею.

Майор пояснил, что это секретные материалы, которые надо перевести на русский язык, желательно очень точно.

Я взял первую папку бегло просмотрел и понял, что это финансовые отчёты какого-то штаба. Я отложил её в сторону, раскрыл вторую папку – она оказалась более интересной – переписка главного штаба с нижестоящими. Я и решил начать с этой папки, чтобы понять схему соподчинения всех штабов между собою.

Всё оказалось не так-то просто, как показалось мне вначале. Пришлось вначале делать черновые записи, чтобы уяснить самому себе, кто есть кто в этих штабах, хорошо, что их оказалось не так уж и много – где-то около двадцати. Освоиться с особенностями соподчинения было не так-то и просто. А потом я сообразил, что всё было скопировано с устава работы во французской Армии. И дело пошло более успешно, чем в начале.

Вестовой пригласил на обед, столовая располагалась в соседнем зале. Подали перловый суп и колбаски, на удивление вкусные, и компот из местных фруктов, который особого воодушевления не вызвал.

После обеда я принялся за работу с документами из этой внушительной по объёму папки. Справиться с нею до конца я так и не смог, когда прозвенел звонок об окончании рабочего дня. Я собрал все документы обратно в папку, туда же вложил и все свои записи.

Зашёл вестовой и предупредил, что ничего нельзя брать с собою и повёл меня в комнату отдыха, где собрались все офицеры нашего отдела, я был самым младшим по званию, но это ничуть не отразилось на наших взаимообращениях. А через какое-то время мы стали не просто сослуживцами, а чем-то вроде единою семьёю, закинутой по воле случая так далеко от дома.

Изо дня в день работа с документами, которые чем дальше становились всё более понятными. И вот я уже тружусь над 26-ой папкой документов и прошло уже почти 25 дней и ни одного выходного дня и никуда нас не выпускают.

 

Как-то вечером к нам в кают-компанию вошёл наш полковник и объявил:

– Через час мы выезжаем в соседнюю вьетнамскую воинскую часть на вечер дружбы, надо тщательно побриться, надеть парадную форму и быть достойными представителями нашей великой Родины. Не напиваться до поросячьего визга, быть очень галантными, внимательными и предупредительными к своим дамам, которые будут сидеть по правую руку от вас. Они все прекрасно знают французский язык, так что я надеюсь, что у вас будет о чём с ними поговорить. Ночевать будем там. Каждому из вас будет предоставлена отдельная комната, где вы вместе с вашей дамой будете всю ночь, постарайтесь оказаться на высоте и удовлетворить свою даму не один раз за ночь. А что вьетнамки очень сексуальны, я знаю не понаслышке. Для Вьетнама это целая проблема в этой войне погибли более 40 процентов молодых мужчин, поэтому это вынужденная мера хоть в какой-то мере возместить гибель своих мужчин. Надеюсь, что вы с честью выполните возложенную на вас задачу.

И вот мы в этой воинской части. Огромный стол уставлен бесчисленным количеством самых изысканных блюд, почти все мы видим впервые. Справа от меня сидит миниатюрная милая вьетнамка. Знакомимся, она мило улыбается и что-то щебечет мне по-французски. Вначале я плохо понимаю, что она хочет от меня узнать, потом я привыкаю к её произношению, и у нас завязывается довольно оживлённый разговор.

Вот наш полковник что-то говорит своему соседу, тот встаёт и начинает свою речь о тесной и дружественной встрече представителей двух народов, что Вьетнам никогда не забудет о том, какую огромную помощь оказывает Советский Союз их родине. И что эта дружба будет расти и крепнуть год от года. Так выпьем за эту дружбу!

Все встали, я чокнулся со своей дамой и выпил свою рюмку рисовой водки, моя дама чуть-чуть пригубила свою рюмку. Я спросил, что ей положить на закуску? Она пальчиком показала и назвала это блюдо, но я тут же забыл, как это блюдо называется.

За весь вечер моя дама не выпила и половину рюмки водки, зато какой восхитительной партнёршей она оказалась в постели: это было что-то невероятное, она была столь активна, что я только и успевал за ней. И не было конца её ласкам, а мне, не видевшему женского тела более полугода, это было как откровение в любви мужчины и женщины.

Как же она была хороша в экстазе. За ночь я несколько раз испытывал её, и всякий раз она оказывалась на высоте, такой партнёрши мне ещё не доводилось встречать, это было что-то невероятное по силе страсти и накалу сексуальных отношений. А может и она, как и я, даже не помнит, когда была в последний раз с мужчиной.

Мы не спали всю ночь – или любили друг друга или говорили какую-то чепуху. Оба понимали, что эта ночь в нашей жизни случайна, и она больше не повторится никогда.

 

Потекли напряжённые дни мучений с переводом совсем неинтересных для меня документов, которые уже подчинялись моему пониманию. И я уже ежедневно переводил по одной, а то и по две папки, если они были доступны по смыслу и содержанию. Короче, я уже был почти на дружеской ноге со стилем и содержанием этих документов.

 

Вот через месяц мы вновь едем в какую-то воинскую часть на вечер дружбы, на которой уже не было женщин, зато было много рисовой водки и колбасы, которая была приготовлена фантастически вкусно.

Засиделись мы далеко за полночь и возвращались изрядно захмелевшие.

Наш полковник с улыбкой спросил, как нам понравилась колбаса. Все наперебой стали нахваливать это чудесное лакомство. Полковник, улыбаясь, сказал, что это любимое блюдо вьетнамцев – это на самом деле не что иное, как искусно приготовленный молодой питон.

Наступила мёртвая тишина, а затем почти все начали извиваться как в судорогах. Полковник приказал остановить машину. Выскочили почти все и начали рыгать. Многие прямо с кровью. Меня это ничуть не затронуло, так как я ел ещё в войну и с великим удовольствием змеиные «колбаски».

 

Прошло ещё два месяца. Никто больше не соглашался ехать на вечера дружбы, все прекрасно помнили последствия чудесного угощения.

Где-то вьетнамцы откопали сверхсекретные документы, и наше начальство решило срочно ехать за ними, несмотря на то, что было раннее утро, на небе ни единого облачка. Не проехали и половину пути, как прямо перед автобусом раздался взрыв, пламя. И я больше ничего не помню.

 

Очнулся уже в Москве на семнадцатые сутки в военном госпитале: отнялась речь и память. Я не мог вспомнить ничего – ни кто я такой и откуда, отказались служить руки и ноги.

Я целыми сутками лежал пластом, и только через месяц стали подвластны мне мои конечности. С двумя костылями под мышками я начал прогуливаться по коридору под неусыпным надзором молоденькой санитарки. Медсестра три раза в день делала мне массаж всего тела, но это мало помогало поначалу моему измученному телу, но постепенно я начал замечать, что тело моё потихоньку начинает оживать.

Лечащий врач посоветовал усилить мои тренировки, особенно с ногами и руками, и больше ходить и ходить. И иногда под присмотром медсестры пытаться ходить без костылей, которые мне уже осточертели.

И вот уже через неделю я уже самостоятельно хожу по коридору без этих проклятых подпорок, и это доставляет мне огромное удовольствие.

А вот с речью и памятью сдвигов практически никаких, хотя я сам себя соотношу с тем, что я – это Николай Тихонович – и все проблески памяти на этом и тухнут. Но, врач убеждает меня, что это всё временно и через какое-то время я начну вспоминать всё больше и больше, и настанет день, когда я вспомню всё, что я сейчас не могу вспомнить, так как у меня есть семья, есть братья и сёстры, есть отец и мать…

 

Прошёл ещё месяц. Я начинаю более или менее связно говорить, хожу уже неплохо. А вот руки меня никак не слушаются, трясутся по страшному, как под электрическим током, держать в руках ничего не могу, кормит меня как малого ребёнка нянечка. Она же водит меня в туалет, одним словом, я – это под присмотром большая ходячая кукла, которая самостоятельно ничего делать не умеет: ни одеться, ни раздеться. Только и того, что научился ходить.

Врач говорит, что и это уже большой прогресс, могло быть ещё хуже, после такой контузии мог бы остаться навсегда парализованным, просто я родился в рубашке, и мне крупно повезло. Ну, а то, что я сейчас практически ничего делать не могу, даже себя обслуживать, пусть тебя не расстраивает. Со временем всё войдёт в норму, терпи и больше тренируйся. Только движение вернёт тебя к полноценной жизни.

 

Прошло несколько недель, я стал сносно говорить, ходил довольно хорошо, а вот память никак не хотела возвращаться, вспомнить хоть что-то я никак не мог. Врач утверждает, что у меня есть сёстры и братья, и что я должен их вспомнить в первую очередь. Увы, я так и не могу никого вспомнить.

Однажды ночью приснилась мне сестричка Тамара, я даже вспомнил, как её зовут. Я выскочил в коридор и во всё горло закричал:

– Вспомнил! Сестру зовут Тамара! Её зовут Тамара!

Дремавшие дежурный врач и медсестра подскочили ко мне и стали успокаивать меня:

– Молодец, что вспомнил, только не надо так громко кричать, а то всполошишь всех раненых, а им нужен покой. Так её зовут Тамара. Чудесно! Значит, память начинает возвращаться к тебе. Замечательно! А что ещё вспомнил?

– Ничего больше, кроме того что я её очень хорошо видел во сне, она такая красивая и молодая!

– Вот и славно, а сейчас пойдём спать. Тебе надо успокоиться.

Спал я мёртвым сном, больше мне ничего не снилось. Проснулся бодрым и, как мне показалось, вполне здоровым, я даже попытался запеть, меня так распирала радость, что я вспомнил, как зовут мою любимую сестричку – Тамара!

Прошло ещё несколько дней – я вспомнил, как зовут мою вторую сестру – Люда, потом вспомнил, как зовут всех моих братиков – Володя, Миша и Тиша. И, наконец, что мою мамулю зовут Анна Емельяновна, а отца Тихон Федотович. А лечащий врач не отступал, требуя всё новые и новые подробности моей биографии или подробности моей студенческой жизни, или как мы строили народным способом мою новую школу-ясли-детсад, и как я там работал.

Было ли ему интересно или это ему необходимо по его профессиональной работе, но он настойчиво каждый день по полчаса гонял меня по моим воспоминаниям.

 

Итак, я уже полгода в этом госпитале и, наконец, мне объявили, что завтра медкомиссия, и меня отпустят домой.

Я бесконечно рад, что меня комиссуют, хотя мои ноги плохо меня слушаются, а руки вообще не подчиняются мне, я даже не могу сам есть, меня должен кто-то кормить как малого ребёнка: руки трясутся так, что на ложке ничего не остаётся, а чаще всего ложка сама выпадает из рук. Но это не страшно, уверяет врач, со временем всё это пройдёт.

Мне дали первую группу инвалидности на год, завтра утром я получу все документы на руки, железнодорожный билет до Иглино, семнадцать тысяч рублей моего военного содержания, моё офицерское обмундирование и медсестра отвезёт меня домой.

Далее