Я работаю учителем - Сайт Александра Таранова

Я работаю учителем

 

В оглавление

Назад

12 часть

 

Итак, первое сентября, первые уроки в старших классах: прямо таки сверлящие глаза десятиклассников, как рентгеном просвечивающие насквозь и немой вопрос у всех: «Что ты за фрукт и с чем тебя едят? Будет ли противостояние или единение интересов?»

Начал я с краткого Обзора самых выдающихся писателей Франции Гюго, Дюма… Спросил, читал ли кто «Трёх Мушкетёров», «Графа Монтекристо», «Собор Парижской Богоматери»… В ответ жуткая тишина.

– Да, вы меня повергли в изумление. А ведь при крепостном ещё праве многие крепостные говорили на французском языке, так же свободно, как и на родном русском. С вашей Помощью мы этот пробел быстро устраним, было бы на это ваше желание, а я вижу, что оно у вас есть…

Полетели, замелькали напряжённые, сжатые до предела уроками и различными мероприятиями учебные дни. Мелькнул сентябрь, а с первого октября начались занятия в вечерней школе, где мне пришлось вести русский язык и литературу, и немецкий язык. С 8 часов утра и до 11 ночи я каждый день был в школе, так что дома я был гостем. В полном смысле этого слова. Жену свою и дочурку я видел только по воскресеньям, да и то не всегда, почти каждое воскресенье было какое-то мероприятие, на котором моё присутствие было обязательным. Так что семья моя была предоставлена на произвол случая. В чём я не снимаю нисколько своей вины, а где-то после Нового года сказалась самым плачевным и печальным образом – жена моя загуляла с соседским парнем. О чём я узнал случайно только в мае, когда уже всё село знало даже в подробностях всё это. Только в глаза мне никто ничего не говорил. И как всегда о своей беде последним узнает пострадавший, так случилось и со мной…

А пока я все свои силы, знания и способности целиком отдавал школе, где среди учеников, коллег и родителей уже пользовался неплохим авторитетом. На Новый Год в сельском клубе дали большой концерт, а на зимних каникулах в райцентре дали повторный концерт, где особым успехом пользовался наш конферанс на злободневные темы района и нашего села.

 

Например: «НЕХВАТА»

Вышел трактор из ремонта,

Вид у трактора того −

Заводили всей бригадой,

Ну а трактор не заво…

 

Я купил пимы в артели,

Отделка радует глаза.

Проносил одну неделю

Начали вдруг располза…

 

Короче, завоевали первое место и похвальную грамоту для всего коллектива и отдельно за наш конферанс.

Зимние каникулы я провёл со своею семьёй, чему особенно была рада моя маленькая дочурка.

Мелькали месяцы зимы и весны, заполненные уроками и различными мероприятиями. Здоровье моё было хорошим, и я с честью выдержал такую колоссальную нагрузку. Но беда с семьёй надрывала мои моральные силы, я не знал, как мне жить дальше и что делать. Посоветовался с директором, с которым мы стали закадычными друзьями. Он только пожал плечами и развёл руками, молвив: «Тут я тебе не советчик, решай сам! Да в Сибири жить невозможно никак. Особенно учителю»…

Поехал к ЗавРОНО, тот категорически против моего увольнения, я к первому секретарю Райкома партии, тот выслушал мою исповедь и попросил ЗавРОНО, удовлетворить мою просьбу. Получив полный расчёт, я заехал попрощаться к дяде Феде, от него до Большеречья.

 

Моя мама встретила нас с радостью… Угостила варёной рыбой, которая была у неё вчера готова для ужина. Я немного её попробовал и сказал, что рыба не очень уже хороша, как хотелось бы. Она собрала всё с тарелки, положила это в кастрюлю, вынесла во двор и выбросила курам. Я глазам своим не поверил, что можно так делать. На мой недоумённый взгляд она ответила, что здесь рыбой кормят свиней, и что это обычное дело, так как это самый дешёвый корм. Потом из печки вынула сковороду с огромными карасями и усадила нас за стол обедать. На мой вопрос, где же мои братики ответила, что они на рыбалке и ловят на соседнем озере таких вот больших карасей и будут не раньше, чем поздним вечером, прихватят вечернюю зорьку, когда рыба особенно хорошо ловится.

В это время пришёл отец, ему уже кто-то сказал, что приехал его сын со всем своим семейством. Отец весь сиял от радости, обнял и расцеловал всех по очереди, поставил на стол пол-литру водки, а две бутылки поставил в шкафчик, который висел на стене.

Я вкратце рассказал о том, как мне работалось в Евгащино, как живётся дяде Феде, что у них нового, что Алёша женился и ждёт пополнения семейства, что я совсем уволился, и что будем совместно решать, как нам жить дальше. Пришли соседи, пришли мои братики, наловили ведра два большущих карасей, каких я никогда и не ловил за всю свою жизнь.

Проговорили далеко за полночь, а рано утром отец уехал в райцентр, уволился и получил полный расчёт. В обед он был уже дома и за два дня по дешёвке распродал всё своё хозяйство. Утром мы уже были в Кургане, купили билеты до Уфы, и вот скорый поезд мчит нас по Уралу.

 

Как же красивы Уральские горы, насколько глаз видит всюду сосновые и еловые стволы, быстрые горные речушки, а травы по пояс и выше и всё это цветёт и благоухает, запах цветущих трав проникает в вагоны, и невозможно оторваться от окна и поневоле любуешься этой благодатью. Особенно красивы горы от Златоуста до Миньяра, а река Сим это вообще воплощение сказочной красоты, очарование и волшебная красота покорили меня навечно. Здесь как в сказке, но только летом, но каково зимой. Горы есть горы!

Но мы изрядно намёрзлись в Матушке-Сибири, и хочется туда, где потеплее. И мы едем всё дальше и дальше, внимательно разглядывая окружающие окрестности. Миновали Ашу, Урман. Станция Иглино, стоянка 20 минут.

Внезапно отец командует:

– Быстро выгружаемся!

Через 10 минут мы и весь наш багаж уже на перроне. До Уфы 60 километров, но делать нам там нечего. Будем искать наше счастье здесь. Вы все оставайтесь на перроне, а я и Николай пойдём на разведку.

У первого же встречного спросили, где здесь ближайшая школа, тот ткнул пальцем в длинный ряд бревенчатых одноэтажных строений и пошёл молча дальше.

На наше счастье директор оказался в школе. Отец рассказал ему обо всех наших проблемах и попросил помочь, если это в его силах. Тот внимательно просмотрел наши документы и трудовые книжки:

– Что же попробую помочь. ЗавРОНО мой друг и более чем уверен, что он сумеет утрясти все эти неурядицы. Ну, а где же ваши семьи?

– На перроне.

– Что же с вами делать? На неделю я смогу вас разместить в одном из классов. Выбирайте любой из классов и располагайтесь. Вот только постели у меня нет.

– Ну, это проблема разрешимая, так что беспокоиться особенно и не стоит.

И вот через полчаса все наши пожитки были в коридоре школы. А директор в это время уже успел позвонить ЗавРОНО и договориться о встрече с ним. Мы договорились с мамулей, что они обустраиваются в одном из классов, а мы идём в РОНО искать работу. Директор о чём-то минут 20 говорил с ЗавРОНО. Потом нас пригласили к нему в кабинет, шеф внимательно просмотрел наши документы и трудовые книжки, подумал и сказал:

– Что же вам сказать? Тихона Федотовича я могу назначить в Балажинскую семилетку учителем истории и географии, а Вам молодой человек могу предложить быть у меня инспектором, оклад по штатному расписанию и три раза в месяц в командировках. Вас это устраивает? Да кстати, Балажи находятся в очень живописной местности, недалеко от реки Сим. Кругом липовые леса. Жить будете в одном доме с директором школы, дровами вас обеспечат. Правда, Балажи в 60 км от райцентра.

– А как мне быть с моей семьёй?

– Квартирой мы вас обеспечим, правда, это будет однокомнатная квартира с коридором. А дров на зиму вам подвезём через пару дней. Вас устраивают такие условия?

Мы с отцом переглянулись, отец утвердительно кивнул головой, а я сказал, что тоже согласен.

– Вот и хорошо. Сейчас я напишу приказы о вашем назначении, получите у секретаря выписки из приказа. Вас, Тихон Федотович, мы отвезём в Балажи где-то на днях, А Вы, Николай Тихонович, к 9 часам утра уже выходите на работу. Можете быть свободны. До свиданья и всего вам доброго!

Когда мы вернулись в школу, там вот всю кипела работа: все парты вынесли в коридор, потолок и стены классной комнаты уже побелили, протёрли стёкла в окнах, а мамуля мыла полы.

Через час пришёл наш директор посмотреть, как мы обустраиваемся на новом месте. Стены и потолок сияли чистотой, а пол блистал как только что надраенная палуба корабля.

– Вот это, да! – только и нашёлся, что сказать он.

Мама спросила у него, где бы приготовить ужин. Он повёл её в школьную столовую, показал в каких кастрюлях она может готовить, дрова во дворе, сколько надо, столько и берите, не удержался и спросил:

– А сибирячки все такие чистоплотные?

− Да это у нас в крови.

– А как Вас зовут?

– Анна Емельяновна или зовите просто Аней …

За ужином подробно обсуждали события прошедшего дня, строили планы на ближайшие дни.

 

На другое утро я встал часов в шесть, побрился и 8 часов я уже был в РОНО. В половине девятого все работники РОНО были уже на месте.

Одного из инспекторов звали Михаил Иванович, среднего роста, полный, почти квадратный широкоплечий мужчина лет 40 с начавшей уже седеть богатой шевелюрой. Он мне сразу понравился и ровным обращением с людьми и доброжелательностью, и вечной улыбкой на полных красных губах. Он курировал начальные классы района и имел большой авторитет среди учителей, так как чудесно знал все тонкости этой непростой профессии.

Вторым инспектором был обрусевший татарин, Борис Васильевич, курировавший математику, физику, химию и биологию. Его очень не любили учителя за въедливый и зловредный характер, любил, чтобы перед ним лебезили, заискивали и просто таял перед каждой юбкой, о чём знали все учительницы и чем очень широко пользовались. На первых порах он и меня и хотел подчинить своему влиянию. Но вскоре ему пришлось отказаться от таких попыток: не знаю, как он был силён в математике и химии, но в биологии и физике я был значительно эрудированнее его, в чём он имел вскоре возможность убедиться…

И вот теперь они принялись знакомить меня со всеми тонкостями и нюансами инспекторской премудрости, на что шеф, послушав Борины проповеди, сказал:

– Прежде всего, будь внимателен к людям и уважай их достоинство. Это и есть главное в нашей работе. Завтра в Балажи поедет машина, отвезёт твоего отца с его семейством и тебя, познакомишься с директором и проверишь, готова ли школа к началу учебного года, и чем ему надо помочь. А сейчас иди домой, приводи в порядок свою квартиру, её только что освободили. А если что-то будет надо, обратись к директору школы, где вы сейчас живёте.

 

На следующий день в 8 утра подъехала полуторка, погрузили наши вещички, мамуля села рядом с шофёром, а мы пятеро разместились в кузове, кто на скамейке, а кто на матрасе.

Вот пылит наша полуторка по просёлочной дороге с одного холма на другой, колхозные поля сменяются липовыми перелесками. И чем дальше уезжали от Иглино, тем выше становились холмы, тем пышнее становилась растительность, особенно красивы были липы, которые только что зацвели, и медвяный запах, казалось, насквозь пропитал всё вокруг. Восторгам нашим не было предела.

Наконец, где-то часа через два, мы подъехали к школе. Школа как школа – несколько одноэтажных деревянных построек. Директора в школе не оказалось, поехали к нему домой, а это всего в одном квартале от школы. Услышав шум подъехавшей машины, директор вышел на крыльцо, подошёл к машине, помог мамуле вылезти из кабины, а при её габаритах это было не так-то и просто. О нашем приезде он видимо знал, поэтому знакомство оказалось недолгим: я показал ему моё командировочное удостоверение, отец отдал ему копию приказа о назначении в Балажинскую семилетку преподавателем истории, географии и труда. Директор показал вторую половину дома, где отцу предстояло жить.

Это были две небольшие комнаты с огромной печью, которая разделяла и обогревала обе комнаты. Мама новым жилищем осталась довольна и сразу же принялась наводить в нём порядок, а мы трое мужчин отправились в школу, где директор показал мне все классные комнаты и школьную мебель.

Всё было в идеальном порядке, хоть сегодня начинай занятия. Я поблагодарил Василия Ивановича за образцовое содержание школы и спросил, какая ему нужна помощь. Тот рассмеялся и сказал, что в Балажах всегда и всего в достатке, в чём вы сами вскоре убедитесь.

 

ost-11-01.jpg

Иглино. 3 августа 1955 года

 

Из школы мы пошли в магазин, где отец купил два эмалированных ведра, тазик, пряников, печенья, разных конфет и всяких круп в оба ведра, хозяйственного и туалетного мыла. И мы потихоньку пошли на квартиру, где мамуля развернула такую кипучую деятельность, что братики мои носились по двору, выполняя её бесконечные распоряжения и указы. Она уже успела побелить потолок и стены и принялась драить полы, одновременно отдавая всё новые и новые указания, которые надо было выполнять неукоснительно и мгновенно. Непослушания она не терпела, но и никогда никого не наказывала, самым большим наказанием был её упрёк, что её обидели непослушанием.

К нашему приходу она фактически уже привела квартиру в божеский вид, расстелила домотканые половики и посередине комнаты поставила единственную табуретку, а другой мебели у нас и не было: так как возить за собою мебель никакого смысла нет – невыгодно, и неудобно.

Директор, отец и я вошли в комнату и увиденное нас остановило: на табуретке сидела мама, братики сидели на половике и, обнимая мамочку, широко открытыми глазами смотрели на нас, готовые по первому слову их драгоценной повелительницы лететь и выполнять её указания. Это было так необычно, что никто из вошедших не посмел нарушить эту картину.

Отец, молча, поставил оба ведра и свежевымытый пол, повернулся и вышел во двор. Директор и я вышли следом и втроём закурили: по идее надо было бы присесть, чтобы спокойно покурить, но присесть было не на что… Директор моментально сообразил, что ситуация довольно-таки критическая и исчез в своей половине дома и тут же вернулся с четырьмя табуретками. Мы уселись вокруг четвёртого стула, на который выложили свои пачки «Беломора». Потом Иван Иванович взглядом позвал меня, и мы пошли к нему в дом и вынесли огромный кухонный стол, занесли в прихожую квартиры отца.

В это время пришли уборщицы и принесли большую кастрюлю с борщом и во второй тушёную картошку с мясом и четыре булки хлеба. Мамуля быстро переоделась и организацию застолья взяла в свои руки. Откуда-то извлекла на свет божий две пол-литры водки, Иван Иванович быстро смотался на свою половину, принёс ещё две бутылки белой, отец из своего загашника извлёк ещё две бутылки водки и вот все уселись за огромный кухонный стол и тут только обнаружилось, что на всех не хватает чашек и ложек, отправили в магазин одну из уборщиц, купили недостающее и до поздней ночи распевали русские народные песни, а потом прямо на полу улеглись вповалку и гости, и хозяева, чтобы на рассвете встречать новый день опять за этим же столом.

Такое начало совершенно устраивало Ивана Ивановича, а особенно его шестилетнюю дочь, в которой он души не чаял и не знал, чем и как ей угодить. Общение этой избалованной принцессы с моими братиками строились на равноправии и взаимопонимании.

Но что особенно покорило Ивана Ивановича, так это то, что она с утра до ночи пропадала в квартире моего отца, не капризничала и ела с таким аппетитом всё, что ни поставит мамуля на стол. Что жена директора диву давалась, как моей маме удавалось без особых, казалось бы, усилий совладать с этой строптивой девчонкой. И что особенно покорило директорскую чету так это то, что она буквально на второй день стала звать мою маму «мамулей», точно так же, как звали её мои братики, и безукоризненно чётко выполняла все её требования и указания, что было совершенно непонятно педагогу с высшим образованием.

А вскоре та договорилась с моей мамой, что она доверяет свою Настёну моей маме и будет обеспечивать питанием всех четверых малышей. А когда я на Новый год приехал к ним в гости, то оказалось, что и ночует Настёна зачастую вместе с моими братиками на печи. Хотя отец сделал в горнице огромнейшие полати, которые вплотную примыкали к печке и составляли вместе с нею как бы единое целое, где можно было порезвиться и комфортно улечься поспать. И никаких нареканий со стороны родителей Настёны не было. А это и было главным во взаимоотношениях двух семей, живущих под одной крышей.

Зато у меня началась очень напряжённая жизнь: бесконечные командировки. А так как транспорта в РОНО не было никакого, то приходилось добираться до школ пешком и в любую погоду, особенно если там случалось какое-то ЧП. Без этого не было ни одной недели, чтобы чего-нибудь да не случилось. А так как я был самый молодой, то и доставались такие командировки обычно мне, а отбрыкиваться не умел, да и это занятие охотно терпел.

 

Как-то в одной из таких командировок меня занесло снегом в поднявшийся внезапно буран. Только на третьи сутки случайные путники наткнулись на меня… Обмороженного меня привезли прямо в больницу, где я пролежал почти полтора месяца.

Но нет худа без добра. В больнице я познакомился с хирургом, который вскоре стал моим другом и ангелом-хранителем. Это он под пьяную руку вырезал мне аппендицит. А дело было так: на стажировку в больницу прислали пятикурсника, который по пьяной лавочке похвастал, что вырежет аппендицит за полчаса.

– За полчаса – это ерунда, я за 15 минут вырежу, – вскипел задетый за живое мой будущий друг и приказал срочно готовить операционную к работе.

Но нужен ещё и больной, которому срочно надо удалить аппендикс. А таковых в больнице не оказалось в данный момент. И тогда в качестве подопытного кролика мой друг подсунул меня. Он так горячо убеждал меня, что спасает мне жизнь, что я был вынужден согласиться на немедленную операцию. Вот я на операционном столе. Дали выпить стакан водки и операция началась.

Через три дня меня выписали из больницы, но рана никак не хотела заживать. Пришлось дать мне больничный ещё на неделю и направление к фельдшеру, чтобы тот хорошо посмотрел, что со мною. А фельдшер был тёртый калач, фронтовик, а опыта у него хватило бы на десятерых. Он сразу же заявил, что операцию делали в большой спешке, видимо, с пьяных глаз, ну а коль так, то не мудрено, что что-то забыли вытащить из раны. Он взял пинцет и начал ковыряться в ране, и к великому моему удивлению вытащил оттуда полуметровый кусок бинта, затем снова начал копаться в ране и вынул алюминиевый зажим, а потом покопался ещё, залил рану каким-то раствором.

От страшной боли у меня брызнули слёзы, моментально вспотел и мысленно я пожелал дружку своему такую же участь, если попадёт когда-то на стол к хирургу.

– А ты молодец, не очень стонал, когда я ковырялся в твоей ране. Как это больно я знаю по себе, мне ведь тоже оттяпали ногу без наркоза простой ножовкой во фронтовых условиях. Завтра придёшь на перевязку, и всё заживёт как на собаке, это я тебе гарантирую на все 100%. Принеси бутылку водки, может понадобиться…

 

Уже в первых числах марта я опять пешим ходом ушёл в командировку, а оттуда через неделю привезли с двусторонним воспалением лёгких прямо в больницу: где, когда и как я умудрился простыть я так и не знаю.

Далее